Вальс во мраке
Джоан Антон Реки, оперный фантазёр и свободно мыслящий режиссёр, поселил героев двух оперных шедевров на тёмной и несчастливой планете. «Алеко» Сергея Рахманинова и «Сельская честь» Пьетро Масканьи образовали, по версии режиссёра, один сюжет — большую картину жизни, в которой все поступают плохо, и никто не без греха. Здесь есть храм – но нет тепла и человечности. Есть предсказания беды – но нет желания от них уйти, сбежать.
Здесь молодой хулиган, азартный и свободный, поёт: «…Любви одной не измени!», а страстно любящая и эгоистичная девушка-интриганка музыкально и истово жалуется на то, что предмет её любви увлечён другой. Она идёт в наступление, докладывает мужу соперницы о неверности его жены – и становится причиной гибели любимого…
Алеко (персонаж, которого можно считать «альтер эго» Пушкина, пережившего в южной ссылке роман с цыганкой, которая его покинула…) убивает свою неверную Земфиру так жестоко, будто режет дикого зверя… Смертей в этой оперной истории много. Но дело не в смертях, не в том, что тайное на этой вымышленной территории, сплотившей и соединившей оперную Италию и Россию Пушкина, становится явным, а донос в итоге приносит боль доносителям. Дело в дивной, озаренной светом и вдохновением музыке.
…В день премьеры в опере, — день, который казался с утра смутным и бесформенным (бывают такие дни, когда ничего не идёт, как надо; будущее выглядит мрачной тучей, «и от судеб защиты нет»), я зашла по пути в «супер». Купить плитку шоколада. В магазине было пустынно, как на стадионе в день¸ когда нет матча. Я разговорилась с кассиршей. На вопрос, куда иду, ответила: «В оперу». Она удивилась: «Сегодня?» Но еще больше её удивило то, что опера, как оказалось, находится совсем рядом, и на дорогу потребуется лишь несколько минут. Я пожелала фее кассового аппарата удачи. И ушла на музыкальную планету, узнаваемую, парадоксальную, соединившую две оперы. Связавшую лентой привнесенного сюжета великого поэта Пушкина, драматурга Владимира Немировича-Данченко (да, именно его, соратника реформатора театра Станиславского!), гения Сергея Рахманинова, певца простой и такой дремучей народной души Джованни Вергу, удивительного композитора Пьетро Масканьи…
Сначала в одной мизансцене встречаются окрылённые герои «Алеко» — любовники Земфира и молодой цыган, – и изнывающая от ревности Сантуцца из «Сельской чести» («Сельского рыцарства», так точнее перевести название оперы «Сavalleria rustican»). Потом итальянцы покупают у цыган всякую всячину на базаре (даже фрукты-овощи, — и это при том, что кочевые цыгане сельским хозяйством, как правило, не занимались). И Альфио, принципиальный и гордый возчик из оперы Масканьи, торгуется с цыганом за новый кнут…
Лола и Туридду бегают среди цыганской толпы с чемоданом (он многократно будет явлен публике, этот чемодан, а для чего он был предназначен, так и осталось тайной). Алеко пьёт вино и ждет гадания у торговой точки мамы Туридду — Лючии. А после, когда он убивает Земфиру, — нечастный и одинокий просит подаяние на паперти католического храма… Цыганских плясок, написанных Рахманиновым, в спектакле нет, вместо них продолжается торг, демонстрируются товары — и Земфира оцепенело стоит с коляской (в этой версии сюжета героиня уже стала матерью).
Среди многих нескладностей постановки есть очень поэтичная деталь. Когда Сантуцца молится, вкладывая в эту молитву боль, отчаяние, жар души, упоминает грядущее воскрешение из мертвых, — на площади перед храмом возникают Земфира и молодой цыган. Они проходят сначала вальсом, светлым и нежным, а потом, сомкнув руки, идут в освещённую церковную дверь. Так режиссёр вновь сплетает сюжеты воедино – и утверждает единство темы.
Дирижер спектакля Алессандро де Марки, на мой взгляд, не поражает харизмой, оригинальностью, не проявляет в работе с симфоническим оркестром Ришон ле-Циона волю и очарованность той музыкой, которая и есть самое главное в этом художественном событии. Зато совершенно прекрасен хор (даже не знаю, кого за это благодарить сильнее — ушедшего хормейстера Асафа Бенрафа или нового, Итая Берковича). Хор – словно Нестор-летописец¸ мудрый сказитель, который соединяет страсти, любови и времена, ведёт рассказ, вызывает благоговейный трепет. И не могу не написать: «Брави, украшение нашей оперы, брави, хор!»
Безусловная удача спектакля – Валентин Дитюк в роли молодого цыгана. Он проказлив и смешлив, он отчаянный и нежный. Голос красивейший, полётный. Каждое слово слышно. Фраза безукоризненно выстроена.
Хорош деловитый и решительный¸ с качественным вокалом Сергей Поляков (Туридду). И Анастасия Болдырева — изнемогающая от любви и жажды победить, в меру агрессивная Сантуцца.
Алла Василевицкая — сложная и до конца не понятная Земфира. Холодноватая, загадочная. Своеобразная марсианка среди соплеменников. Песню про старого злобного мужа она поёт даже не Алеко – а небу. Всему миру.
Эльчин Азизов (Альфио) разумен, высокомерен, не собирается пасовать перед унижением, и цена за поруганное достоинство его не волнует. Старый цыган, как его поёт и играет Лев Эльгардт, благороден и горделив. Голос красивый, рисунок роли убедителен.
Йонуц Паску (Алеко), несмотря на вокальную свободу, предлагает зрителям некоторую излишнюю истеричность, аффектацию.
Лола – Анат Чарны. Легко двигается, этакая птичка, которую не удержать в клетке.
Драма летит вперед неостановимо. Свечи колеблются в полумраке сцены. Подумалось: люди себе сами создают ад. Ни чертей, ни призраков не надо. Да и времена они себе сами создают. Да такие¸ что Богу только музыкой утешаться остается…
«Зарезали Туридду!» — прозвучит крик. Занавес закроется. И слушатели останутся наедине с собой. О чём же всё это рассказало? О недопустимости низких шагов? О злой игре злодейки-любви? О том, что никто не должен быть собственностью другого человека? О необходимости и высоком долге быть человеком, а не зверем?
Великая, взволнованная музыка навсегда молодых композиторов, русского и итальянца, повествует о непостижимости человеческой натуры. И одновременно — о её примитивной природе… И призраки, и колышущиеся свечи, и колокола, и гадания – только фон, рамка. Всё – в человеческих душах. Как капля солнца в громаде туч. Как алый уголёк в пепле костра.
Инна Шейхатович
Фото Йоси Цвекера
